Улыбнулась и вздохнула,
Догадавшись о покое,
И последний раз взглянула
На ковры и на обои.

Красный шарик уронила
На вино в узорный кубок
И капризно помочила
В нем кораллы нежных губок

И живая тень румянца
Заменилась тенью белой,
И, как в странной позе танца,
Искривясь, поникло тело.

И чужие миру звуки
Издалека набегают,
И незримый бисер руки,
Задрожав, перебирают.

На ковре она трепещет,
Словно белая голубка,
А отравленная блещет
Золотая влага кубка.

Николай Гумилев «Самофракийская победа»

В час моего ночного бреда
Ты возникаешь пред глазами —
Самофракийская Победа
С простертыми вперед руками.

Спугнув безмолвие ночное,
Рождает головокруженье
Твое крылатое, слепое,
Неудержимое стремленье.

В твоем безумно-светлом взгляде
Смеется что-то, пламенея,
И наши тени мчатся сзади,
Поспеть за нами не умея.

Николай Гумилев «Сахара»

Все пустыни друг другу от века родны,
          Но Аравия, Сирия, Гоби, —
Это лишь затиханье сахарской волны,
          В сатанинской воспрянувшей злобе.

Плещет Красное море, Персидский залив,
          И глубоки снега на Памире,
Но ее океана песчаный разлив
          До зеленой доходит Сибири.

Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей,
          Ты в одной лишь пустыне на свете
Не захочешь людей и не встретишь людей,
          А полюбишь лишь солнце да ветер.

Солнце клонит лицо с голубой вышины,
          И лицо это девственно юно,
И, как струи пролитого солнца, ровны
          Золотые песчаные дюны.

Всюду башни, дворцы из порфировых скал,
          Вкруг фонтаны и пальмы на страже,
Это солнце на глади воздушных зеркал
          Пишет кистью лучистой миражи.

Живописец небесный осенней порой
          У подножия скал и растений
На песке, как на гладкой доске золотой,
          Расстилает лиловые тени.

И, небесный певец, лишь подаст она знак,
          Прозвучат гармоничные звоны,
Это лопнет налитый огнем известняк
          И рассыплется пылью червленой.

Блещут скалы, темнеют над ними внизу
          Древних рек каменистые ложа,
На покрытое волнами море в грозу,
          Ты промолвишь, Сахара похожа.

Но вглядись: эта вечная слава песка —
          Только горнего отсвет пожара,
С небесами, где легкие спят облака,
          Бродят радуги, схожа Сахара.

Буйный ветер в пустыне второй властелин.
          Вот он мчится порывами, точно
Средь высоких холмов и широких долин
          Дорогой иноходец восточный.

И звенит и поет, понимаясь, песок,
          Он узнал своего господина,
Воздух меркнет, становится солнца зрачок,
          Как гранатовая сердцевина.

И чудовищных пальм вековые стволы,
          Вихри пыли взметнулись и пухнут,
Выгибаясь, качаясь, проходят средь мглы,
          В Тайно веришь — вовеки не рухнут.

Так и будут бродить до скончанья веков,
          Каждый час все грозней и грознее,
Головой пропадая среди облаков,
          Эти страшные серые змеи.

Но мгновенье... отстанет и дрогнет одна
          И осядет песчаная груда,
Это значит — в пути спотыкнулась она
          О ревущего в страхе верблюда.

И когда на проясневшей глади равнин
          Все полягут, как новые горы,
В Средиземное море уходит хамсин
          Кровь дурманить и сеять раздоры.

И стоит караван, и его проводник
          Всюду посохом шарит в тревоге,
Где-то около плещет знакомый родник,
          Но к нему он не знает дороги.

А в оазисах слышится ржанье коня
          И под пальмами веянье нарда,
Хоть редки острова в океане огня,
          Точно пятна на шкуре гепарда.

Но здесь часто звучит оглушающий вой,
          Блещут копья и веют бурнусы.
Туарегов, что западной правят страной,
          На востоке не любят тиббусы.

И пока они бьются за пальмовый лес,
          За верблюда иль взоры рабыни,
Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес
          Заметают пески из пустыни.

Потому что пустынные ветры горды
          И не знают преград своеволью,
Рушат стены, сады засыпают, пруды
          Отравляют белеющей солью.

И, быть может, немного осталось веков,
          Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи песков
          Из пылающей юной Сахары.

Средиземное море засыпят они,
          И Париж, и Москву, и Афины,
И мы будем в небесные верить огни,
          На верблюдах своих бедуины.

И когда, наконец, корабли марсиан
          У земного окажутся шара,
То увидят сплошной золотой океан
          И дадут ему имя: Сахара.

К списку стихов